Читаем без скачивания Под чужим именем [Сборник litres] - Виктор Семенович Михайлов

Осторожно приоткрыв дверь, она выглянула на площадку и услышала гулкий топот сбегающего по лестнице человека. В ручке двери торчал сложенный серый конверт.

«Нонне Шутовой», — прочла она, вошла в прихожую и захлопнула дверь.

Почерк ей был незнаком, острый с левым наклоном. Надорвав конверт, она вынула письмо, написанное на желтом прямоугольнике, и прочла:

«Если Вы хотите вернуть Геннадия, есть только одно средство — немедленно напишите ему письмо следующего содержания:

“Геннадий!

Я звонила, но ты не подходишь к телефону. Я несколько раз приезжала на постоянное место наших встреч, но ты не выходил ко мне. Так больше продолжаться не может! Если ты по получении этого письма не приедешь, пеняй на себя, я сообщу прокурору.

Пять дней тому назад на лестнице нашего дома ты ударил человека, он упал навзничь, ударился затылком о каменную ступень и умер. Прокуратура разыскивает виновного, учти это.

Нонна”.

Если Вы, не теряя времени, напишете это письмо, Геннадий к Вам вернется.

Ваш друг».

Похолодевшими пальцами Нонна сложила письмо, затем развернула и прочла вновь. Чувство страха сдавило горло.

«В таких случаях, — подумала она, — тетка Лукреция принимала валериановые капли».

Босая, она прошла в комнату отца и порылась в аптечке — капель не было. Взгляд ее упал на телефон. Нонна набрала номер и с замиранием сердца долго слушала гудки низкого тона, пока женский голос не ответил:

— Квартира штурмана Сажина!

— Попросите, пожалуйста, из офицерского общежития старшего лейтенанта Астахова, — стараясь унять дрожь в голосе, произнесла Нонна.

— Старший лейтенант Астахов просил его к телефону не вызывать, — ответила женщина и положила трубку.

— Ах, так? Ах, та-ак! — угрожающе произнесла Нонна и швырнула трубку на рычаг.

Страха как не бывало. Задыхаясь от гнева, она пошла к себе в комнату, схватила письмо неизвестного «друга» и, не забыв надеть комнатные туфли, вернулась в комнату отца, достала конверт, бумагу и, старательно переписав письмо, от себя приписала: «Ты узнаешь, на что способна оскорбленная женщина!»

В тот же день вечером Астахов получил письмо. Его содержание не вызвало даже чувства гнева: ничего другого от Нонны он не ждал. Усталость и одиночество охватили его. Взяв письмо Нонны, он отправился в особый отдел, но когда, казалось, уже был готов перешагнуть порог, передумал и в нерешительности остановился.

«Что я скажу подполковнику Жилину? Рассказать все — меня не станут слушать, а без предыстории мой поступок — преступление, которому нет оправдания». Астахову стало жалко своей так глупо испорченной жизни.

Большое белое облако, словно взбитую перину, вспорол самолет и, сделав полупетлю, с гулким звоном ушел в голубую высь. Запрокинув голову, Астахов смотрел вслед самолету, пока глаза не подернулись слезой. К нему только сейчас пришло сознание того, что он больше никогда не узнает этого пьянящего азарта взлета, этой скорости, рождающей громы, этой звездной высоты.

«Еще три дня, только три дня, чтобы проститься с моим самолетом…» — думал Астахов, и выпрашивая у своей совести эту последнюю уступку, он шел в сторону от особого отдела к лесу по узкой тропе.

Жилин не знал, что простое и неожиданное решение сложной задачи всего несколько минут назад само приходило к порогу его отдела.

На столе Жилина лежало личное дело Евсюкова — последнее еще не просмотренное дело, — но и оно не вызвало интереса: не мог же Евсюков передать майору Комову записку, написанную им самим!

Жилин открыл папку, нашел автобиографию Евсюкова. Первый же взгляд на почерк заставил его насторожиться.

В автобиографии было написано: «…День рождения 10 июля двадцать пятого года…» Текст анонимной записки гласил: «В день рождения от друга». Подложив записку под тождественный текст автобиографии, Жилин удивился неожиданному сходству, а рассмотрев почерки через лупу, убедился в том, что записка была написана рукой Евсюкова. Сходство было так разительно, что Жилин некоторое время не мог прийти в себя.

«Если лейтенант Евсюков сам написал эту записку, — думал подполковник, — то как он мог рассчитывать на то, что почерк его не будет проверен? Такой просчет выходит за пределы вероятного!»

Жилин встал, плотно закрыл окно, задернул портьеру и, взяв блокнот, с карандашом в руке попытался разобраться в той путанице, которая создалась в связи с этим новым открытием:

«1. Евсюков подслушал беседу Родина с майором Комовым, — писал подполковник.

2. Пользуясь бесспорным алиби (он находился на гауптвахте), Евсюков отлучился в город и убил Родина.

3. Страхуя себя на тот случай, если его отлучка станет известной, перед выездом в город и после возвращения Евсюков заходит в санчасть к Ярцевой. При наличии мотоцикла все это он мог успеть сделать.

4. Чтобы отвести от себя подозрение в том, что он именно тот человек, о котором говорил Родин майору, Евсюков пускает в оборот легенду о подаренных ему сигаретах “Астра” и анонимной записке. Записку он пишет сам…»

— Нет, черт возьми. Это какая-то чепуха! — сказал вслух подполковник и закурил папиросу.

«Во время ареста на гауптвахте Евсюков был одет по форме, а рабочий Мякишев уверяет, что человек, подстрекавший его расправиться с Родиным, был одет в серый костюм», — вспомнил Жилин.

Докурив папиросу, Жилин потушил ее и долго скручивал окурок в тугой комок. Неоднократные попытки логически осмыслить этот новый факт не привели ни к чему. Подполковник вызвал посыльного и направил его